Номер телефона майкла джексона настоящий позвонить - Каталог телефонных номеров компаний России и СНГ

После того, как американскому писателю Полу Терукcу выпала редкая возможность побывать на сказочном ранчо Неверленд, ему позвонил Майкл Джексон. В этой статье, опубликованной летом 2009-го, Терукс вспоминает свой ночной разговор с Майклом о дружбе с Элизабет Тейлор, тяготах славы и библейских историях.

Сегодня в новостях, о боже, я услышал, что у Майкла Джексона случился сердечный приступ и он скончался в возрасте 50-ти лет. Я вспомнил долгий разговор, который состоялся между нами как-то в четыре часа утра, и свою поездку в Неверленд. Вначале был визит, разговор произошел несколькими неделями позже по телефону.

Неверленд — игрушечный город, полный карнавальных аттракционов и кукольных домиков, животных в зоопарке и чудесных садов, — раскинулся за величественными воротами у проселочной дороги в окрестностях Санта-Барбары. Ожидая у ворот, я рассматривал вывешенные на стене поста охраны причудливые портреты нежелательных гостей, порой напоминавшие полицейские снимки, с именами и подписями вроде: «Верит, что она замужем за мистером Джексоном», «Может быть вооружен», «Слонялся около ворот».

Дом Майкла в Неверденде

Дорога повела меня мимо скульптур играющих мальчишек и бегущих животных в натуральную величину, мимо искусственного озера и узкоколейной железной дороги — прямо к дому Майкла. Неверленд занял площадь в три тысячи акров, но лишь малая часть ранчо использовалась для проживания: только главный дом с темной черепицей и створчатыми окнами, да гостевой дом с тремя спальнями. Остальная территория была отведена под железнодорожную станцию «Кэтрин» (названную в честь матери Джексона), внушительный офис охраны, разнообразные развлекательные постройки, кинотеатр (со специальными кроватями вместо балконных кресел) и места, почти неописуемые словами, — одно из них с вигвамами, как у индейцев.

И конечно, растянувшийся на многие акры зоопарк Джексона с дикими животными. Жирафы были предсказуемо норовисты. В соседнем вольере раскачивался на своих толстых ногах Джипси — пятитонный угрюмый слон, которого Майклу подарила Элизабет Тейлор. Слоном, похоже, овладевало беспокойство, вызванное наступлением сезона половой охоты. «Не подходите к нему близко», — предупредил меня смотритель.

В питомнике для рептилий, с лягушками, по форме напоминавшими тарелки-фрисби, и толстыми питонами, кобра и гремучая змея демонстрировали свои ядовитые зубы через стекло аквариума, пытаясь меня укусить. Ламы плевались в меня, как свойственно ламам, и даже в обезьяннике крупная щетинистая большеротая обезьяна по кличке Эй-Джей плюнула мне в лицо, а орангутанг Патрик попытался вывихнуть мне руку. «И к ним тоже лучше не подходите».

В долине работали ярмарочные аттракционы: Морской Дракон, машинки Неверленда — мигали огни, звучала музыка, но никого не было. На карусели играла песня Майкла “Childhood” («Видел ли кто-нибудь мое детство?»). Музыка доносилась даже с газонов и цветочных клумб: колонки были замаскированы под большие серые камни и звенели песнями из мюзиклов, заполняя долину бесконечными мелодиями и заглушая щебетание диких птиц. Посреди всего этого был установлен огромный экран, размером подходящий для кинотеатра под открытым небом, по которому шел мультфильм: два безумных создания, жалко крякающих друг на друга, — все это очень ярко, на фоне безоблачного калифорнийского заката, и ни единой души вокруг.

Позднее в тот день мы вместе с Элизабет Тейлор (я приезжал в Неверленд, чтобы взять у нее интервью) сели в вертолет и облетели долину. То, что я ясно слышал мисс Тейлор сквозь шум винта, многое говорит о ее знаменитом голосе. Зажав в руках свою болонку по кличке Шугар, сквозь громкое «як-як-як» титановых лопастей винта он закричала по-девически умоляюще и пронзительно: «Пол, скажи пилоту сделать еще один круг, чтобы мы осмотрели все ранчо!»

Мне даже не потребовалось передавать сообщение — ее голос прорезался к пилоту прямо через звукопоглощающие наушники. Он поднял нас достаточно высоко, так что Неверленд в свете персикового заката стал казаться еще более игрушечным.

Майкл и Элизабет Тейлор на ее свадьбе с Ларри Фортенски

«Вот это — беседка, где обручились мы с Ларри (Фортенски, ее седьмым мужем)», — сказала Элизабет, с иронией покачав головой. Шугар моргала через красиво причесанную челочку, чем-то напоминавшую белые волосы самой Элизабет. «Разве железнодорожная станция не прелестна? А вон там мы с Майклом устраиваем пикники, — она указала на заросли на холме. — Можно еще один круг?»

Долина медленно вращалась под нами, и тени удлинялись в розовато-золотом закатном свете.

Несмотря на то, что дождя не было уже несколько месяцев, газон, орошаемый подземными спринклерами, был сочно-зеленым. Там и сям, словно игрушечные солдатики, местность патрулировали охранники в униформе — некоторые пешком, другие на гольф-мобилях. Кто-то нес караульную службу на часах — Неверленд был еще и крепостью.

— А для чего нужна железнодорожная станция? — спросил я.

— Для больных детей.

— А все эти карусели?

— Для больных детей.

— Посмотрите-ка на эти тенты… — тогда я впервые увидел вигвамы, спрятанные в роще.

— Это индейская деревня. Больные детишки ее обожают.

Железная дорога Неверленда

С такой высоты я увидел, что эта долина трудолюбиво воссозданного детского счастья была наполнена большим количеством статуй, чем было видно с земли. Вдоль дорожек из гравия и трасс для гольф-мобилей расположились прелестные бронзовые флейтисты, ряды благодарных улыбающихся детей, группки держащихся за руки малышей — некоторые с банджо, некоторые с удочками. Были и большие бронзовые статуи: в центре кругового проезда напротив дома Майкла возвышалась 30-футовая статуя Меркурия, бога торговли в крылатом шлеме и с кадуцеем, балансирующего на одном мыске. Последний сентиментальный луч солнца освещал его большие бронзовые ягодицы, делая их похожими на булочку с маслом.

Дом в Неверленде был полон картин, многие из которых изображали Майкла в полный рост в героических позах и замысловатых костюмах: плащ, меч, гофрированный воротник, корона. Остальные картины служили своего рода примером одержимости иконографией: изображения Элизабет Тейлор, Мэрилин Монро и Чарли Чаплина, а с ними Микки Мауса и Питера Пена — всех их Майкл в какие-то моменты своей не столько жизни, сколько череды метаморфоз по-своему напоминал.

— Так значит вы — Венди, а Майкл — Питер? — спросил я позже Элизабет Тейлор.

— Да, да. Такое между нами волшебство.

Дружба началась, когда Майкл ни с того ни с сего предложил ей билеты на один из концертов своего Victory-тура, и она попросила 14 билетов. Но места были в застекленной VIP-ложе, находившейся так далеко от сцены, что «с таким же успехом можно было посмотреть концерт по телевизору». Вместо того чтобы остаться, Элизабет увела всю свою многочисленную свиту домой.

Узнав, что она так рано покинула концерт, Майкл позвонил ей на следующий день в слезах, извиняясь за плохие места. Он остался на линии, и они проговорили два часа. А потом они стали разговаривать каждый день. Шли недели, звонки продолжались. Шли месяцы. «Правда, мы узнали друг друга по телефону, за три месяца».

Как-то Майкл предложил заехать в гости. Элизабет согласилась. «А можно взять с собой шимпанзе?» — спросил Майкл. Элизабет ответила: «Конечно, я люблю животных». И Майкл пришел за ручку с шимпанзе Бабблзом.

— С тех пор мы неразлучны, — сказала Элизабет.

— Вы часто видитесь с Майклом?

— Чаще, чем думают люди, и даже чаще, чем кажется мне самой.

Надев костюмы для маскировки, они ходили в кино в Лос-Анджелесе — смотрели фильмы, сидя на задних рядах и держась за руки. Прежде, чем я успел сформулировать более конкретный вопрос, она объяснила: «Я люблю его. В нем есть ранимость, которая заставляет относиться к нему с еще большей нежностью. Мы так замечательно проводим вместе время! Просто играя».

Или разыгрывая роли: она — Венди, он — Питер. В холле ее дома висит большой портрет Майкла с подписью «Моей истинной любимой, Элизабет. Я буду любить тебя всегда. Майкл».

Она подарила ему живого слона. Доктор Арни Кляйн, его дерматолог, показал мне фото со дня рождения в Лас-Вегасе, на котором бледный как мел Майкл преподносит Элизабет подарок — украшение в форме слона размером с футбольный мяч, покрытое драгоценностями.

То, что началось между ними как дружба, переросло в ситуацию, когда Элизабет стала практически единственной его защитницей.

— А как насчет его… — я попытался выудить нужное слово, — эксцентричности? Вас это не волнует?

— Он волшебный. А я думаю, все по-настоящему волшебные люди должны обладать неподдельной эксцентричностью.

Ее сознание не допускает ни малейшей толики негатива по отношению к тому, кого называют «Джеко». «Он один из самых любящих, милейших и искренних людей, которых я любила. Он навеки в моем сердце. Мы на все готовы ради друг друга».

Элизабет, богатая и знаменитая с детства, материально обеспечивавшая своих родителей с 9-ти лет, говорит, что легко сошлась с Майклом — таким же ребенком-звездой, который был лишен детства и пережил жестокость отца. В Неверленде есть паровоз «Кэтрин» и «улица Кэтрин», но нет «улицы Джозефа» — нет ничего, что носило бы имя отца.

«Он поговорит с вами, если его я попрошу», — пообещала мне Элизабет. И, как и было условлено, Майкл позвонил мне однажды утром в 4 часа. Не было никакого представления от секретаря, вроде «Мистер Джексон на линии». В ту неделю заголовки таблоидов в супермаркетах гласили: «Джеко близок к самоубийству», «Джеко в психушке», а одна южноафриканская газета писала: «Чокнутый Джеко, Король поп-музыки, замечен на яхте с 13-летним мальчиком». На самом же деле он был в Нью-Йорке, записывал новый альбом. Это случилось 10 лет назад (в 1999 г. – прим. пер.).

Зазвонил телефон, и я услышал в трубке: «Это Майкл Джексон». Голос был с придыханием, мальчишеский, осторожный, но с пробивавшейся за неуверенностью энергией и предупредительностью, — совсем не похожий на голос 40-летнего мужчины. В противоположность мелодичному звучанию слова обладали весом — будто слепой ребенок давал мне указания в темноте.

— Как бы вы описали Элизабет? — спросил я.

— Она словно теплое уютное одеяло, в которое я люблю кутаться. Я могу довериться ей, я ей верю. А в моем бизнесе никому доверять нельзя.

— Почему?

— Потому что не знаешь, кто твой друг. Потому что когда ты так популярен, вокруг много людей. Но при этом ты изолирован. Становясь успешным, ты становишься узником. Ты не можешь выйти на улицу и делать обычные вещи. Люди постоянно следят за твоими действиями.

— Вы испытывали это на себе?

— О, неоднократно! Люди пытаются подсмотреть, что ты читаешь, что ты покупаешь. Они хотят знать все. Внизу всегда поджидают папарацци. Они вторгаются в мою личную жизнь. Они искажают факты. Они — мой ночной кошмар. А Элизабет меня любит, по-настоящему любит.

— Я сказал ей, что она — Венди, а вы — Питер.

— Но Элизабет мне еще и как мать, и даже больше. Она мой друг. Она мать Тереза, принцесса Диана, королева Англии и Венди. Мы с ней устраиваем замечательные пикники. Быть с ней рядом просто чудесно. С ней я по-настоящему спокоен, потому что мы прожили похожие жизни и пережили одинаковый опыт.

— Какой именно?

— Великую трагедию детей-звезд. Нам нравятся одни те же вещи: цирки, парки развлечений, животные.

И, конечно, схожую по масштабам славу и изоляцию.

— Она вынуждает людей на странные поступки. Многим знаменитостям она затуманивает сознание — они просто не могут с ней справиться. После концертов ты в зените мироздания — ты не можешь заснуть. Два часа утра, а ты глаз не сомкнул. Когда уходишь со сцены, тебя переполняет адреналин.

— Как вы с этим справляетесь?

— Я смотрю мультфильмы. Я люблю мультфильмы. Играю в видеоигры. Иногда читаю.

— То есть вы читаете книги?

— Да, мне нравятся повести.

— Чьи-то выделяете особенно?

— Сомерсет Моэм, — ответил он, не задумываясь. А потом, делая паузу после каждого имени, добавил: — Уитмен, Хемингуэй, Твен.

— А видеоигры какие?

— Мне нравятся X-Man, Пинбол, Парк Юрского Периода. И еще игры на основе боевых искусств — Мортал Комбат.

— Я попробовал несколько видеоигр в Неверленде, — сказал я. – Одна была просто потрясающая — называлась Beast Buster.

— О да, она классная. Все игры я выбираю сам. Конкретно эта, может быть, чересчур жестокая. Некоторые игры я беру с собой в туры.

— Как же вы это делаете? Ведь игровые автоматы очень большие.

— Мы путешествуем на двух грузовых самолетах.

— Писали ли вы когда-нибудь песни с мыслями об Элизабет?

— “Childhood”.

— Это та, в которой поется “Has anyone seen my childhood”?

— Да, там поется, — и он мелодично напел: — “Before you judge me, try to…” — и далее по тексту.

— Не эта ли мелодия играет на карусели в Неверленде?

— Да! Да! – радостно подтвердил он.

Он начал рассказывать мне о детстве, о том, что он, как и Элизабет, в детстве содержал свою семью.

— Я был ребенком, но уже обеспечивал семью. Деньги забирал отец. Часть из них откладывалась для меня, но большая часть уходила на нужды семьи. Я работал непрерывно.

— Получается, что у вас не было детства — вы были лишены его. Если бы вы могли прожить жизнь заново, как бы вы ее изменили?

— Несмотря на то, что я многое упустил, я бы ничего не стал менять.

— Я слышу ваших детишек на заднем плане. — Слышалось отчетливое бульканье, как будто через сливное отверстие уходила вода. — Если бы они захотели стать артистами и пойти вашей дорогой, что бы вы на это сказали?

— Они вправе делать все, что захотят. Если они выберут такой путь, я не буду возражать.

— В чем вы хотите вырастить их иначе, чем воспитывали вас?

— В большей радости, в большей любви, не так изолированно.

— Элизабет говорит, что ей больно оглядываться на свою жизнь. А вам?

— Нет, если говорить об обозрении всей жизни, а не каких-то отдельных моментов.

Его непрямая, отчасти книжная манера выражаться удивила меня — еще один сюрприз от Майкла Джексона. Я обратил на это внимание при его словах о «затуманивании сознания» и «зените мироздания». Я уточнил:

— Что вы имеете в виду, говоря об «обозрении»?

— Например, детство. На это я свободно могу оглядываться. На линию моего детства.

— Но ведь в детстве есть период, когда чувствуешь особенную незащищенность. Вы это ощущали? Элизабет говорила мне, что чувствовала себя собственностью киностудии.

— Иногда нам приходилось ехать на выступление поздно ночью — в три часа утра. Отец заставлял нас. Он будил нас. Мне тогда было семь или восемь лет. Мы играли в клубах и на частных вечеринках у кого-то дома. — Майкл добавил, что это бывало в Чикаго, Нью-Йорке, Индиане, Филадельфии — по всей стране. — Я спал и слышал, как отец кричал: «Вставайте, пора на концерт!»

— Но выходя на сцену, вы испытывали радостный трепет?

— Да, я обожал сцену, обожал выступать.

— А как насчет оборотной стороны бизнеса? Вы чувствовали себя неловко, если кто-то подходил к вам после концерта?

— Мне это не нравилось. Мне никогда не нравился контакт с людьми. Даже сейчас я ненавижу это — встречаться с людьми после концерта. Я тушуюсь при этом. Не знаю, что говорить в такой ситуации.

— Но при этом вы дали то интервью Опре?

— С Опрой было трудно. Потому что это было на ТВ, а телевидение — не моя стихия. Я понимаю, что в этот момент все смотрят и оценивают. Это тяжело.

— Это чувство, что вы находитесь «под лупой», появилось недавно?

— Нет, — уверено ответил он. — Я всегда это чувствовал.

— Даже когда вам было семь-восемь лет?

— Да, я никогда не любил этого.

— Наверное, именно поэтому процесс знакомства с Элизабет по телефону в течение двух или трех месяцев был для вас идеальным вариантом? Или телефонное интервью, как сейчас.

— Да.

В какой-то момент, когда Майкл упомянул о «потерянном детстве», я вспомнил вслух цитату Джорджа Уильяма Расселла «В потерянном детстве Иуды был предан Иисус» и услышал на другом конце линии удивленное «вау». Майкл попросил меня объяснить, что означали эти слова, и когда я объяснил, он побудил меня развить тему. Какое детство было у Иуды? Что с ним произошло? Где он жил? Кого знал?

Я рассказал ему, что Иуда был рыжеволосым, что он был казначеем у апостолов и, вероятно, являлся сикарием — членом радикальной еврейской группировки, а также что, возможно, он не повесился, а каким-то образом взорвался («…бросив сребреники в храме, он вышел, пошел и удавился» (Мф.27:5); «…и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его» (Деян.1:18) — прим. пер.).

Еще двадцать минут библейских апокрифов и разговоров о потерянном детстве Иуды с Майклом Джексоном — и снова шепот: «Вау».

Пол Терукс
Перевод: [email protected], morinen
Статья опубликована на сайте telegraph.co.uk 27 июня 2009.

Источник

В день памяти поп-короля U Magazine вспоминает удивительные моменты из биографии невероятного артиста