Как позвонить бабаю

Как Бабай «включал тупку»

Еще одним часто встречающимся мероприятием в графике президента были встречи с московскими гостями.

В небольшом (метров 30, чуть больше моего) кабинете деда, разумеется, был стол для совещаний. С одной его стороны всегда усаживались гости, с другой – Бабай и профильный чиновник – вице-премьер, министр или руководитель предприятия.

На приставном стульчике у двери всегда тихо дремал Урал Насырович. Его главной задачей было, когда Бабай рассказывает о чем-то и что-то вылетает у него из головы, проснуться и вспомнить за деда то, что он забыл, благо Урал Насырович был попросту везде, где был шеф, имел хорошую память, а потому вспоминал абсолютно все.

Заступив на работу, я сразу понял, что лучше брать пример с Урала Насыровича, а не с часто меняющихся молодцеватых и важных людей помоложе за столом. А потому поставил себе второй приставной стульчик у двери и на всех переговорах сидел там. А когда Бабай, узнав откуда-то (не прошло и 15 лет), что помощник стал по уровню влияния «вторым Бабаем», выгнал Урала Насыровича, он по инерции все же разворачивался во время встреч к приставному стульчику:

– Урал… Ээээ… Ростислав, нэй30, как там… Это… Колбасники-то, хитрили… шул31… налоги не платить…

– Фирма «Сава», Муртазулэч, Туймазы.

Кабинет Бабая, как и кабинет М. Рахимова, 30 лет не ремонтировался. Настоящему вождю гламур не нужен

Это означало, что Бабай хотел привести в пример гостям небольшое республиканское предприятие, которое, чтобы уменьшить налогооблагаемую базу, разбило свой бизнес на несколько совсем маленьких, платя налоги по ставкам малых предприятий. Из бабаевской шарады нужно было понять не только, что он имеет в виду, но и уловить в чем, собственно, вопрос, и дать мгновенный ответ.

Я старался не ударить в грязь лицом и пытался разгадывать все ребусы, чтобы быть полноценной заменой Уралу Насыровичу. Но, разумеется, полноценно заменить незаменимого было нельзя, а потому иногда в ответ на его междометия все-таки возникала неловкая пауза. В таких случаях Бабай морщился и, видимо, с тоской вспоминал Урала Насыровича.

Гости из Москвы приезжали разные, дорогие и не очень.

С дорогими дед вел себя радушно. Делами собеседников не утомлял, все больше говоря о том, что близко и дорого гостю. Например, если это был сотрудник силовых структур – тепло отзывался о нелегкой службе, вспоминал новости о каких-нибудь задержаниях опасных преступников или о других героических подвигах собеседника или его подчиненных. Память у него была странной – с одной стороны, он все время просил ему напомнить какие-то простые и хорошо ему известные факты, но при этом легко жонглировал обходившими вроде его стороной событиями многолетней давности, чем приводил собеседников в полный восторг. Особенно умилялись генералы, видя, что человек так хорошо знает и так сильно уважает нелегкую и неблагодарную их службу. Думаю, именно поэтому Бабай столько лет имел настолько хорошие отношения с силовыми структурами, что те даже прощали до поры до времени командование их региональными сотрудниками через головы московских командиров.

Если человек был ему приятен – то у него находились приятные слова и общие темы для разговоров с каждым, будь он казначеем или биатлонистом.

Но часто гости приезжали не особенно званые.

Бывали ситуации, когда Бабаю звонил кто-то важный из Москвы и говорил, мол, подъедут ребята от меня по вопросам развития сотрудничества с вашей республикой, прими, пожалуйста.

Бабай, разумеется, не отказывал. Но при этом он всегда довольно хорошо представлял себе, что за сотрудничество хотят развивать процентов 80 таких гонцов: «Здравствуйте, мы представители фирмы „Свисток“, и мы хотели бы перерабатывать нефть на ваших заводах, чем больше – тем лучше, только скажите, пожалуйста, заодно, где эту самую нефть берут и зачем перерабатывать, потому как мы вообще-то фирму открыли вчера и про нефть не знаем, мы однокашники звонившего Вам министра по институту культуры, но слышали, что тема супер».

Бабай считал таких деятелей «халявщиками» и по приезду встречал их развеселым спектаклем, который я видел, наверное, не менее полсотни раз. Вот его сценарий.

Занавес открывается. Гостей заводят из приемной в кабинет, а там уже сидят журналисты. Оператор фиксирует момент рукопожатия, а потом ставит камеру на штатив, с которого она будет работать всю встречу.

Бабай демонстрирует такую щенячью радость от встречи, как будто к нему Урал снова вернулся после ссоры. Гости рады и обнадежены, правда, боязливо поглядывают на журналистов, ловящих каждое их слово, надеясь, что съемка будет протокольной, а потом можно будет мутки мутить и тёрки тереть.

Бабай усаживает гостей напротив себя:

– Ну, как долетели?

Сложности начинались уже на моменте произношения имени-отчества Бабая. Правильно выговаривать его получалось только у половины, остальные затыкались и выдавливали что-то типа «Мур-таз Губейдулыч», «Мурза Губайдулиевич», молодые москвичи пару раз говорили на английский манер «Гудбайдуллович», один высокий и всем известный гость почему-то усложнял все до «Губада-алиевича». Бабая это слегка подбешивало, но вида он не подавал. Тем более что для умасливания хозяина гостей уже обучили, что нужно сказать первым делом:

– Ну, Муртаз Губадулиевич, вот раньше мы в вашем дивном крае не бывали, но уже на подлете видно, насколько у вас в республике ухоженные поля, какие прекрасные дороги и дома!

В ответ начиналась знаменитое бабаевское «включение тупки». Привожу его речугу тезисно, но имейте в виду – длилась она минут сорок, не меньше, и всегда, абсолютно всегда произносилась практически без изменений:

«Мы ведь не бросили село. Когда Борис Николаевич подписал указ о роспуске колхозов – мы решили это решение преодолеть. Ведь село – это родник. Из него ведь выходят все: и художники, и поэты и музыканты. У кого ни спросишь – каждый из деревни. Я вот, кстати, не понимаю, когда на селе говорят слово „безработица“. Что значит, нет работы на селе? Ведь в каждом селе бондарь должен быть, плотник должен быть, шорник должен быть. А они говорят – в магазине купим. Как так? Поэтому мы возрождаем ремесла. Вот недавно я смотрел шорное производство в Белокатайском районе – прекрасное производство. А там у них смешно, кстати, в Белокатайском районе, как-то я приехал – колокола звонят. Я говорю: „Че звоните?“ А они в ответ – „так всего второй раз у нас такой крупный руководитель побывал.“ Я говорю: „А кто первый был, неужели Шакиров до вас добирался?“ Нет, говорят, Емельян Пугачев. С нашим же Салаватом они вместе воевали против царя. А сейчас вот мы не воюем. Только в хоккей у нас команда „Салават Юлаев“ играет. У нас только с Татарстаном, будем так говорить, дружеское соцсоревнование идет. У кого то больше, у кого сё больше. Они, правда, большие мастера рассказывать, конечно. Средняя зарплата, говорят, такая и такая. А как ты вот у нас подсчитаешь среднюю зарплату, если 40 процентов населения – село? У него там лошадь, а то и две, коровы, трактор у каждого. Как ты вот подсчитаешь, какая зарплата у него? Нет, все жалуются. А у нас бензин, между прочим, стоит уже как в Америке. Но ведь все ездят! О чем это говорит? Скрытые доходы, значит, имеются. У нас сейчас ведь все стали нефтяниками. Все с утра до вечера про стоимость барреля. Я вот сто лет проработал директором завода – никогда про баррель ничего не слышал. А щас у нас каждый бабка с утра до вечера только про баррель, опускается там или поднимается, так? Баррель – это бочка вообще-то переводится. А мы вот раньше бочка не знали, знали только кружка! Вообще, все самое хорошее – на „к“! Коньяк, кумыс, кыззар32!»

Гости сидят, кивают как китайские болванчики или собачки на торпедах машин, иногда успевают посмеяться в такт, но вставить больше междометия у них нет ни малейшего шанса. Бабай напорист, как Кину Ривз в роли адвоката дьявола.

Гости поглядывают на часы, понимая, что время аудиенции тает, а болтливый дед все никак не закончит, как они думали, приветственных пару слов ни о чем.

К тому же журналисты не выходят, потому как, если бы надо было, чтобы они вышли, Бабай посмотрел бы в мою сторону условленным способом, а я бы точно так же посмотрел на наших понятливых пуловцев, и они быстро смотали бы свои удочки. Но шеф не смотрит, да я и сам понимаю, что мы тут будем сидеть до конца, прямо до прощания.

Некоторые гости, бывает, набираются наглости и показывают хозяину кабинета на журналистов жестами или даже вставляют два слова на тему, может быть прессу уже… того?… На что Бабай благородно говорит: «Не-ет, нам с вами от людей скрывать нечего»… И рассказывает про то, что у нас самое большое число СМИ на душу населения, более 700, что демократия, мол, есть демократия…

Так проходит час, иногда даже больше. После чего Бабай вскакивает и говорит:

– Ладно, я в район сейчас выезжаю, всех благ!

И с наиприветливейшей улыбкой пожав всем руки, удаляется в комнату отдыха.

Гости в шоке. С одной стороны они вроде бы целый час проговорили с великим и ужасным тяжеловесом, но с другой – не продвинулись в своем вопросе ни на сантиметр.

Гости идут дальше, к какому-нибудь профильному вице-премьеру или министру, но тому Бабай уже позвонил по селектору и строгим голосом на хорошем русском матерном объяснил, кто это такие и что с ними надо делать, но не прямо. Дурка продолжится и в следующем кабинете. Охота ездить в республику у этих людей пройдет навсегда. А если их московский покровитель позвонит и спросит, была ли встреча, Бабай самым ласковым тоном скажет, что конечно, приходили, целый час общались – отличные ребята!

А в газетах на следующий день выйдут заметки, что президент встретился с руководством московской компании «Свисток». Обсуждалась социально-экономическая ситуация в республике и развитие сотрудничества…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.